Навигация

Форма входа

Искать

Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
 У сибирских монголов и бурят действие норм Великого Уложения 1640 года было более длительным. Это было связано с тем, что со второй половины XVII века они вошли в состав русских ясачных инородцев, но не переставали жить по своим старым племенным уставам и обычаям [21, 1-3]. В отличие от астраханских калмыков, где в течение двух столетий ойратский устав не претерпел особенных изменений, у бурят с начала XVIII века началось приспособление старого общеплеменного устава монголов к новым потребностям и условиям жизни. Как отмечали современники, в 1808 году ойратский устав был дополнен бурятскими тайшами и родоначальниками новыми статьями, которые регулировали вопросы уголовно-правовых отношений и судопроизводства [4, 7; 22, 149-151] с позиций обычного права.

  Попытка М.М. Сперанского кодифицировать обычное право сибирских инородцев не была доведена до конца. Составленный им проект Свода не получил законодательного утверждения, получив применение на практике как сборник обычаев. Исследователи обычного права бурят особое внимание обратили на то, что, к примеру, хоринские буряты при судопроизводстве руководствовались «Степным уложением», написанном на монгольском языке [18, 6]. Здесь имеется в виду «Степное уложение» 1808 года, а также более ранние памятники бурятского права: Указ 1759 г. и Уложение 1763 г., которое по своему общему характеру близко к халкасскому сборнику «Халха Джирум» [8, 2]. Также к нему близко «Селенгинское уложение» 1775 г. для селенгинских бурят [24, 7].

  Монголо-ойратский устав 1640 г. явился основой и для дальнейшего развития права балаганских бурят. Обнаруженная в 1930-е годы «Скаска» балаганских бурят, датированная 1693 г. представляет собой одну из самых ранних сохранившихся записей обычного права бурят XVII века, фиксирующая правовые нормы бурят в их нетронутом виде [23, 27]. О том, что нормы, зафиксированные в «скаске», достаточно близки к исследуемому нами монголо-ойратскому Уставу, свидетельствует факт разрешения аналогичных конфликтов в обоих памятниках. Так, кровная месть заменена материальным возмещением, носившим в обоих случаях одинаковое наименование – «анза». Взыскания, налагаемые на наиболее типичные правонарушения: убийство, увечье, насилие, воровство – имеют определенное сходство с «Цааджин Бичиг». Однако следует отметить, что в конце XVII века общественный строй бурят находился на более низкой ступени общественного развития, чем у монголов. В связи с этим, по-видимому, обычное право бурят имело источником монголо-ойратское законодательство, применительно к уровню своего общественного развития. В этом проявилась специфика развития правовых норм бурятского народа.

  У селенгинских бурят нормы монголо-ойратского Устава 1640 года были выражены более четко, что проявилось даже в конце XVIII века, при принятии так называемого Селенгинского уложения 1775 года [24], которое во многом предопределило дальнейшее развитие правовой культуры бурятского народа, послужив основным источником более поздних правовых памятников: Хоринских уложений 1781, 1808, 1823 гг., Селенгинского 1823 г. Аналогичное положение мы наблюдаем у кударинских (забайкальских) бурят, у которых даже в начале XIX века правовые нормы частично базировались на древних монгольских уставах [13].

  Свидетельством влияния монголо-ойратского устава 1640 года является тот факт, что разграничение преступлений от других правонарушений по обычному праву бурят основывалось на различии мер наказания «аялы» и «андзы», которые являются древними правовыми институтами, берущими начало из монгольского законодательства [6, 17-19].

  Анализ обычного права бурят показывает, что оно имело обще монгольский корень, подвергшийся определенному влиянию со стороны русской культуры и права. Но последнее не произвело коренных изменений в бурятском праве, которое в своей основе оставалось правом обычным. Но при этом, источником которого (обычного права) было монгольское право, и, в частности, монголо-ойратский устав взысканий 1640 г.

  У тувинцев, наоборот, на первом этапе обычное право подверглось аккультурации со стороны доминантной монгольской системы права [7, 13]. Социальная структура тувинского общества напоминала структуру других монгольских племен и представляла собой сложную иерархически построенную систему. Все отношения в тувинском обществе регулировались нормами обычного права, которое имело своей основой древние монголо-ойратские установления [7, 14]. Заимствование монгольских норм в обычном праве тувинцев особенно ярко проявлялось в системе судопроизводства. Принципы монгольского судебного права – общеобязательность, морально-этический характер норм, принцип изменчивости норм в соответствии с общественным развитием, принцип возмещения имущественного ущерба в качестве возмездия и наказания – нашли свое отражение и в обычном праве тувинцев [5, 279].

  Таким образом, монголо-ойратский устав 1640 года довольно длительное время действовал в среде монгольских народов, у некоторых из которых – бурят, алтайцев, среднеазиатских монголов – он стал источником обычного права. В этом и заключается своеобразие правового развития этих народов.

  Итак, из всего вышеизложенного можно сделать предварительный вывод о том, что не всегда обычное право является источником. В правовой истории многих обществ можно найти свидетельства того, что источником обычного права являются не только обычаи, традиции и другие соционормативные регуляторы, но и, как ни непривычно это звучит для современного исследователя, нормы позитивного права. Исследования природы правового обычая и источников обычного права может открыть новые горизонты изучения и роли обычного права в правовой истории общества.